Сергей Серегин
Дух Сталина был сизый и почти прозрачный. Вначале он топтался в углу кухни, потом медленно, вкрадчиво и бесшумно переместился ближе к столу. Егор шмыгнул носом, затянулся и выпустил дым прямо в лицо товарищу Сталину. Это сразу же предало очертаниям вождя больше осмысленности и выразительности.
— Садись, чурка усатая, — сказал хрипло Егор и толкнул ногой табуретку в сторону вождя. Егор с утра был пьян, одинок и груб, — это хорошо, что ты явился так быстро, будем сеанс проводить, спиритический, ты, да я… и еще одна чурка, армянско -коньяковская.
— Спасибо, товарищ Егор, спасибо, — вождь говорил отрывисто и с акцентом, — спасибо, что позвали, у меня лично к Вам то же возникло несколько вопросов, и я думаю, Ваши ответы будут иметь решающее значение…
Сталин говорил все тверже и тверже, делая ударения не на слога, а на целые слова, что можно было бы принять за пытку, если бы вождь не добавлял в свою речь какую то ароматную восточную сладость, какой- то бархатный, низкий звук, от которого возникало доверие к словам этого человека, к словам, которые все глубже и глубже проникали куда- то в самое нутро Егора.
— Егор, без лишних словесных кульбитов и экивоков, — продолжал Сталин, — я дам Вам ответ на главный, ключевой вопрос, ради которого мы собственно и встретились. Вы должны понять раз и навсегда, русский народ — хороший народ, но имеет неисправимый дефект — русские ничего никогда не могли довести до своего логического конца, до полного завершения. Вы правильно мыслите, но не имеете мужества и твердости поверить самим себе и сделать то, что сами решили. Вам нужен я, вам нужен вождь, но не просто вождь, а вождь чужих кровей, варяг, способный вызвать у русских иллюзию отстраненности от реализации решений, иллюзию невинности и невиновности.
— Ты, это, не гони, товарищ Сталин, — Егор уже ничего не понимал, — какой на хер варяг? Врагу, что ли, не сдается? Гордый, что ли? Ты что, вообще, пришел? Одна сука, гордячка, вчера ушла, а ты пришел? Да пошел, ты….
Егор снова шмыгнул носом, выпил армянского и заплакал. Не громко, почти без слез, но все таки заплакал. Ему стало жалко себя, потому что эта «гордая сука» была ему женой, и она ушла вчера, собрав вещи. Как сказала, навсегда.
— Товарищ Егор, вот скажите мне, как старшему товарищу по партии, сколько раз Вы хотели убить свою жену?
— Да пошел, ты… Я ее любил, только ее… Она сука… Да, хотел убить, не раз, хотел, — Егор уже не курил и не плакал, а только растирал слезы по лицу, — а тебе что? Тебе какое дело?
— Такое дело, товарищ Егор, Вы хотели убить свою жену, но не сделали этого, а я захотел и убил. Свою жену, разумеется. Вот такая между нами разница. Теперь понимаете?
— Да что здесь понимать? Душегуб ты, известный…. столько народу извел….
— А ты только себя изводишь, товарищ Егор. Факты — вещь упрямая. Прощай…
Товарищ Сталин покрутился еще возле открытой форточки, как будто примериваясь к отверстию, а потом в одну секунду исчез в темноте московской ночи и больше никогда не возвращался в этот дом. Как, впрочем, и жена Егора…
К началу страницы